Читаем без скачивания Короли Италии (888–862 гг.) - Джина Фазоли

Раймунд, граф Реджо в 931 году, носил имя, которое в то время было очень распространенным в Провансе и редко встречалось в Италии. Возможно, он был провансальцем. Но граф Алерам, который впоследствии стал маркграфом, женился на Герберге, дочери Беренгария II, и стал родоначальником Алерамов; кроме того, он был сыном графа Вильгельма, получившего титул во времена правления Рудольфа II и, возможно, принимавшего участие в сражении 898 года. Граф Милон происходил из рода Манфредов и начал свою карьеру в качестве вассала Беренгария. Его дальнейшая судьба нам известна.

Уроженцем Прованса или Бургундии был Сарилон, но Губерт, граф Пармский получил свой титул от Беренгария I еще до 922 года. Отберт, который был виконтом в 905–910 годах и затем стал графом Асти, сохранил свой титул во времена правления Гуго и лишился его только потому, что ушел примерно в 936 году в монастырь в Новалезе.

Граф Бонифаций, который в документе от 936 года (правда, сомнительной подлинности) упоминается как граф Болонский, был бургундцем и приехал в Италию с Рудольфом II после женитьбы на его сестре Вальдраде. Граф Адальберт был, по всей видимости, сыном графа Бертальда, который выполнял миссию королевского посла в 905-м и уже был графом в 907 году.

Потомком людей, поднявшихся на высшие ступени феодальной лестницы, был маркграф Альмерих, который в 945 году назвался сыном Альмериха, графа и маркграфа, и вспомнил о своем далеком предке, герцоге Адальберте. О графе Губерте, который управлял графством Асти после вышеупомянутого Губерта, ничего не известно. Аццо, граф из Сполетского маркграфства, возможно, и есть тот самый бургундец, упомянутый в хронике, который погиб в сражении против Анскария. Но Ардуин Безбородый, граф Ауриате и Турина, был сыном графа Руотгера, который был бургундцем по происхождению, но приехал в Италию еще во времена Гвидо и получил титул от Беренгария в период между 906–912 гг.

Отберт, граф Луни, не был провансальцем, поскольку жил по лангобардскому праву.

Из всего этого отнюдь не следует, что Гуго не вмешивался в феодальную структуру Италии и не назначал новых и предположительно верных людей на места тех, кто умер естественной смертью, попал под репрессии после заговора, в котором принимал участие, покинул двор, посвятив себя служению Богу. Но Гуго, как и его предшественники, гораздо чаще интересовался положением маркграфов, которые обладали большим, чем графы, могуществом и оказывали большее влияние на стабильность дел в государстве.

Гвидо занимался переустройством северных маркграфств, чтобы защитить границы королевства. Беренгарий, насколько нам известно, ничего не менял, ограничиваясь смещением лишь нескольких чиновников. То же можно сказать о Людовике и Рудольфе, однако мы не можем назвать месторасположение владений всех маркграфов, упоминавшихся в их грамотах (а в них упоминаются Конрад, Сигифред, Адалард, Ольдерих, Радальд, Гримальд, Вальфред и Бонифаций)[29].

Гуго назначал новых людей и преобразовывал систему. Мы не станем вновь рассказывать о событиях, развернувшихся в Сполетском и Тосканском маркграфствах, но заметим, что подозрительный Гуго не щадил даже собственных детей.

Иврейское маркграфство находилось в руках Анскаридов лишь до тех пор, пока Гуго им доверял. Но как только начался конфликт между Гуго и Беренгарием и Беренгарий бежал в Германию, Иврейское маркграфство распалось, как и до этого маркграфство Фриули. Под пристальным надзором держал маркграфства и Беренгарий II, который начал проводить в жизнь реформы, впоследствии завершенные Оттоном I.

Переходя от описания феодальной системы к разговору о системе судебной, нужно сказать, что во время правления Гуго в королевский трибунал входили практически все те же люди, что при Беренгарии. По крайней мере, десять из сорока упомянутых во времена правления Гуго судей ранее были чиновниками Беренгария[30].

О национальной принадлежности камерариев мы ничего сказать не можем, но их имена непохожи на бургундские или провансальские. А вот в королевской канцелярии было много выходцев из Прованса и Бургундии, хотя и здесь их было не больше, чем итальянцев.

Придя к власти, Гуго сразу же подтвердил в должности архиканцлера Беато, епископа Тортоны, который ранее был канцлером Беренгария I и стал архиканцлером при Рудольфе II. Гуго решил не заменять его, но назначил ему в помощники двух провансальцев: сначала Сигифреда, а затем Герланда, будущего аббата Боббио. Когда же Герланд стал архиканцлером, пост канцлера занял другой провансалец, Петр, впоследствии ставший епископом Мантуи. Должность канцлера была особенно значимой, поскольку в его обязанности входило как хранение королевской печати, так и управление канцелярией. Поэтому король назначал на этот пост самых преданных людей.

В дальнейшем должность канцлера перешла от Герланда к Аттону, епископу Комо, и сведений о том, что он или его канцлеры вели свое происхождение из земель, расположенных по ту сторону Апеннин, не сохранилось. Аттону наследовал Бозон, сын Гуго и итальянки. Даже если мы будем считать «бургундцем», мы не сможем ничего сказать о происхождении его канцлеров[31].

Столь бурно обсуждаемое намерение короля заменить итальянцев провансальцами или бургундцами должно было сказаться и на составе церковной иерархии. Однако и здесь нам нечего добавить к списку уже названных выше имен епископов Пьяченцы — Сигифреда, Мантуи — Петра, Милана — Хильдуина, Вероны, Мантуи и Тренто — Манассии, Пьяченцы — Бозона, Вероны — Ратхерия. Что касается всех остальных епископов времени правления Гуго, мы не можем ничего сказать ни об их национальной принадлежности, ни о том, каким образом они взошли на епископскую кафедру. Впрочем, поскольку король оказывал сильное давление на избрание епископов, он вряд ли допустил бы, чтобы епископами становились люди, на поддержку которых он не мог рассчитывать. В этом смысле показательна история Ратхерия, епископа Веронского. Заметим, кстати, что в одном из своих произведений Ратхерий рассуждал о том, каким должен быть идеальный король, и избранный им полемический тон давал понять, что свои советы и увещевания он обращал именно к Гуго. Ратхерий хотел бы добиться от короля уважения к епископам, к их независимости в духовной и светской областях. Такое же уважение, на его взгляд, идеальный король должен был испытывать к церковному имуществу. Кроме того, Ратхерий советовал королю окружать себя более набожными и богобоязненными епископами, чем он сам, и т. д.[32] Конечно же, из намеков на особенности поведения короля идеального нельзя сделать вывода о реальных поступках короля Гуго. Однако его поведение по отношению к представителям высшего духовенства представляется отнюдь не дружеским, даже если кто-то из епископов и пользовался его доверием.

Возвращаясь к началу разговора о замещении итальянцев «бургундцами», нужно заметить, что таких случаев было не так уж много. Но ведь не много было и крупных феодалов «италийского» или лангобардского происхождения. Кстати, Лиутпранд очень часто путает эти понятия. Крупные феодалы, по большей части, были франками по происхождению. Они въезжали в Италию вслед за тем или другим Каролингом, вместе с Гвидо Сполетским, Рудольфом II Бургундским или Гуго, которому Лиутпранд в запале приписал ответственность за процесс, длившийся более полутора веков.

Итальянцы только по имени, аристократы не могли защитить страну от венгров. Они искали королей по ту сторону Альп и не испытывали преданности к собственным государям, которые не виделись им продолжателями династической национальной традиции, не воплощали в себе метафизическую сущность государства.

Нужно сказать, что злой рок буквально преследовал королей Италии. Гвидо умер, когда Ламберт был еще слишком молод; Ламберт перед самой смертью только начал проявлять качества государственного мужа; Беренгарий I не оставил наследника, который оказался бы в состоянии продолжить его нелегкое дело; Лотарь погиб, когда пытался взять власть в свои руки, — пусть даже ценой новой гражданской войны, — и когда в Германии неуклонно рос авторитет Оттона. Ответственность за эти события нельзя возложить на плечи недальновидных и слабовольных людей. Однако отсутствие сформировавшейся национальной династии открыло дорогу вмешательству правителей других стран, а также рискованным авантюрам местных феодалов. С учетом всех случайностей, с учетом подчинения Беренгария II Оттону, а также имперских амбиций короля Германии, которого неотступно манили Италия и Рим, основной причиной потери независимости Итальянским королевством все же является отсутствие прочной духовной связи между королем, аристократами и народом. Если аристократы не испытывают преданности к своим правителям, возносят их к вершинам власти и свергают по своему желанию, одновременно поют им дифирамбы и мечтают занять их место, то народные массы теряют всякий интерес к политической жизни, к династической проблеме. Такие вопросы начинают им казаться привилегией чужаков, поселившихся, но не укоренившихся в этой стране, с которыми они не чувствуют общности и чьих интересов не разделяют. Горожане, представители нефеодального класса общества, повидали достаточно, чтобы убедиться — хорош любой король, если он не нарушает исконные права города. Поэтому они не видели смысла в том, чтобы биться за одного или за другого короля, вмешиваться в опасные военно-политические затеи феодалов. Для них важно было во что бы то ни стало защитить собственный город, постараться пережить войны и феодальные мятежи, по возможности выгодно используя предоставляющиеся возможности, то есть вовремя открывая ворота более удачливому претенденту на престол, обсуждая условия капитуляции при посредничестве епископа, виконта, какого-либо знатного горожанина, следуя традиции, восходящей ко временам готских войн[33].